Некоторые служители Церкви считают, что уже по причине одного рукоположения в священный сан они обретают дар особого духоведения, и вся «небесная и земная» становятся им доступны. Такое и в самом деле случается, но возможны исключения и даже назидательные примеры деградации среди пастырей, что, конечно же, не отменяет силу совершаемых ими таинств. Говорят даже, что, если батюшка пьян, за него служит ангел. Если бы ангелы еще и говорили за иных священников!..

В связи с годовщиной смерти Пушкина была опубликована статья протоиерея Михаила Ардова «Поэт и Христианство».2 Известно, что наставительные энциклики характерны для Римской кафедры, наша же Церковь не выступала с глобальным суждением, например, о мирском искусстве, предоставив это свободному мнению верующих. Но вот о. Михаил следует за презренным в его глазах латинством, используя авторитет сана в своей статье, чтобы указать чадам Православной Церкви, как им должно относиться к свободному искусству вообще и к Пушкину в частности.

Христианину (начинает Михаил Ардов) незачем искать истину вне Церкви, на стороне, скажем, в искусстве, чья секулярная стихия к тому же хлынула к нам с отпавшего от Святоотеческого исповедания Запада и затопила даже наше богослужение (концертное пение, живопись). По свидетельству Святителя Игнатия Брянчанинова, мирской художник, силясь изобразить святость, способен выразить только собственную греховность. Более того, чем талантливей такой художник, тем опасней будет совершаемый им тонкий блуд.

Для подтверждения того, что свободное искусство всего лишь похотливая мерзость, Михаил Ардов считает удобным обратиться к Пушкину, к этому, по его словам, гениальному и утонченному (думаете, поэту? – дудки!) сладострастнику. Не отказывая Пушкину в уме (ведь и Сатана сметлив), Ардов называет поэта кощунником, картежником, развратником, дуэлянтом и чревоугодником. Вот и всё досье на этого мосье. Больше о Пушкине сказать нечего. Ах да, стишки писал. Так я вам сейчас покажу, православные, какая это пакость. Берется сонет «Мадонна», посвященный поэтом невесте. Разумеется, выделяется последняя строка:

Чистейшей прелести чистейший образец.

Усердно педалируется «прелесть» (прельщение, соблазн). После этого Михаил Ардов восклицает: «И в голову ему, кощуннику, не идёт, как тут хулится Пресвятая Богородица!»

Действительно, судя по сдержанному, даже строгому тону сонета, Пушкин о таком обороте и не помышлял. А кощунство, между прочим, акт сознательный. Кто же проделал эту смрадную работу за поэта? Вот и вышло, что рыльце у Ардова в этимологическом пушку. Почище, чем у Фрейда!.. и погрязней.

Прилежно следуя своему наставнику, Брянчанинову, Ардов с упорством невежества тщится приложить критерии иконографии к свободной живописи. Ему невдомёк, что Пушкин в этом сонете и не пытался изобразить святость. У светского искусства иные цели.

Далее нам предлагают критическое прочтение другого стихотворения, в котором бес «дует, плЮет» на возницу. Михаил Ардов уличает поэта в «передразнивании» требника. Бездарная придирка. Если у Пушкина злобный и мстительный бес «дует, плЮет» на крещеного человека, то это как раз очень выразительно и верно по самой сути.

На этом, слава Богу, текстовые штудии о. Михаила кончаются, хоть он наивно проговаривается, что заглядывает временами в Пушкина со специальной целью обретения скабрёзностей и богохульств. Название одной поэмы он и произнести не дерзает. В этой ханжеской ужимке взрослого человека столько липкого, что остаётся только открыто выговорить «Гавриилиада», чтобы смыть грязь намёка.

Защитников Пушкина, указывающих и на религиозные мотивы поэта, наш православный критик осадил так: это всё – только стилизации (читай: притворство). Получается, если Пушкин сквернословит, он искренен, а когда Бога хвалит – лжёт бесстыдно. Допустить правдивость и того, и другого – это для Ардова оказаться перед непостижимой нравственной загадкой. Эва! Похвально, конечно, читать Брянчанинова, но священнику не мешает и в Библию заглянуть, где дана отгадка: причастность к добру и злу всякого потомка Адама.

Свой очерк Ардов завершает верноподданническим подсюсюкиванием Николаю I, который небрежно бросил в адрес поэта, что, мол, этого Пушкина насилу заставили умереть, как христианина. Ах, как метко, ах монарх-прозорливец! Если сам государь император изволит считать, что кого-то насильно можно сделать христианином, то и священник Михаил Ардов будет несказанно счастлив разделить эту глупость с августейшей особой.

Пути Господни неисповедимы. Михаил Ардов в нежном возрасте сидел у царственных стоп Ахматовой, но в поэзии так и остался профаном. То, что искусство искусительно, следовательно, опасно, известно со времен Древней Эллады. Приписывать же порождение этой скверны в христианском мире целиком католическим схизматикам неверно хотя бы фактически. Та же Византия лелеяла своё эллинистическое прошлое и всегда была падкой на риторику и (по словам сведущих людей) в греческих церковных текстах самостийное эстетическое безумие вовсе не редкость. Мы избавлены от него пословным церковно-славянским переводом. Эрго, проблема художнической дисциплины очень давняя и непростая. А почему был промыслительно допущен уход огромных творческих сил из культа и создание собственно культ-уры? – это вопрос не для Ардова.

Пушкин родился в среде, пропитанной фривольным вольтерьянством, в то время, когда пастырское служение нашей Церкви было попросту ничтожным. И для православного читателя Пушкин, конечно, не святой, не держатель истины или подпорка Церковного Столпа (пустые попрёки Ардова), а живое свидетельство неисчерпаемости божиих даров, а также опыт глубокой укорененности этого поэта в осмысленности бытия, которая дала побеги и религиозного сознания. Для Ардова невозможно, чтобы из греховной гнили что-то тянулось к Небу, и он встаёт между Пушкиным и Богом, ощипывая всё до последнего листочка. Хорошее занятие для священника.

Я не виню Михаила Ардова в непонимании тайных путей пушкинской поэзии. Ну не дано! Согласен: пусть перед ним в своей грешной наготе стоит обычный смертный Александр Пушкин. Но даже языческий судья знает, что у весов две чаши. Воспрещать защиту – значит клеветать. За Пушкиным же не признается ни одного доброго дела. Но если он такой грешник, отче Михаиле, уроните хотя бы слезу сострадания!.. Ничего кроме плевка на могилу поэта в день памяти о нём.

Тот ли это Михаил Ардов, что не без живости и со множеством пикантных деталей (за что не корю), описал легендарную Ордынку? Он самый. Даже в тех очерках он вдруг некстати спохватывался, разглаживал свою рясу и приосанивался. На Пушкина же он набрасывается с таким лютым благочестием, с такой свирепой набожностью, что впору подумать: Михаил Ардов хочет заодно растоптать и своё «артистическое прошлое». Да полноте, батюшка! Было бы из-за чего так надрываться!

 1996