* * *
Бледно-зеленое горе, как руки русалок,
Воздухом стало холодным и влажным.
С моим маленьким голубем белым бумажным
Выхожу,
И его отпускаю устало.
И смотрю, как он, с ветром сдружась,
Поднимается в серый простор,
И на миг ощущается связь,
И на миг прекращается спор.
Он белеет неслышно,
Пока дождь перестал на мгновенье,
И торжественно скорбен его неумелый полет.
Как ему одиноко! Вот и замерло дуновенье.
В серо-зеленое зеркальце лужи
Медленно он упадет.
Под ноги дворнику.
Крыши в яснеющем небе,
Как могильные плиты бордовые... И никто
Не ответит: зачем эти мысли о жизни, о хлебе?
И зачем я родился, и погибну — за что?..
1980
* * *
Поутру прекратятся дожди,
В мирозданьи опять перемена.
И опять у меня впереди
Полутайные мысли катрена.
А сегодня нарциссы цветут,
Одиноко на клумбах белея,
А сегодня последний маршрут
Совершает привычный троллейбус.
А сегодня мне не о чем петь,
Кроме счастья моей неудачи,
Да еще про дождливую сеть,
И про то, что не будет иначе.
Я стою под холодным дождём,
Всё во мне как-то странно смешалось:
Одиночество, грусть о родном,
И любовь, и покой, и усталость.
* * *
Кто-то сыплет снег из высоты
И лица не открывает нам.
Мир от изумления застыл,
Простирая руки к небесам.
И никто сомненья не решит,
И открыт мучительный вопрос:
Почему свод неба так звенит,
И душа так жадно просит слез?
1981
Ничего
не случится
Утром опадают мокрые желтые листья.
Так было вчера. Мне страшно…
На странице разорванной: «А.Кристи
Пишет роман…» Это в башне
Одиночества каждый, каждый томится,
Живёт, не решаясь кому-то открыться —
Вдруг скрывать ему нечего. И ничего не случится
Этим вечером.
17.09.82
Сонет.
(Рассвет)
Открыл глаза и увидал рассвет.
По комнате прогуливался ветер.
Мне радостно на этом чудном свете,
Но радости мучительнее нет.
Еще вопрос, еще ночной ответ
Во мне звучат, но тают звуки эти.
Я радуюсь, как радуются дети,
Что я проснулся и еще раздет.
И я слежу, как темнота редеет.
Вот солнце взгромоздилось на предел
Багровых крыш, застывших пламенея.
Дом на мгновенье словно потемнел,
Вдруг вспыхнул окнами, как флагами на реях…
А я-то просыпаться не хотел!
Парить на высоте и видеть с высоты,
Высотные дома конструкций незнакомых,
Развалы площадей и улицы хвосты,
Когда летишь по воздуху пустому.
Не то, чтобы паришь, но под тобой просторы
Качаются, плывут, склоняются к тебе,
И, наклонив плечо, ты падаешь с опоры,
И выстроив спираль, спускаешься к ходьбе.
Спускаешься назад и учишься ходить
По согнутым путям, ненужным тротуарам
В искусственном лесу, где нечего разбить
И некого убить одним ударом.
Присядешь на скамью в разрушенном дворе
И вспомнишь, как смотрел на эти окна ты,
Когда еще не мог ты все это стереть,
Парить на высоте и видеть с высоты.
* * *
Внезапно по небу чиркнула дрожь,
Сверкнула молнией и взорвалась.
И рухнул нервный холодный дождь,
Слепя асфальт и на что-то злясь.
И нет защиты от тьмы сырой,
Внезапной ночи, тревог и бед.
Стучится ветка худой рукой
В окно, где больше не дышит свет.
И ты затаиваешься впотьмах,
С трудом в гортани удержишь крик.
Сильнее грома ударит страх...
Остановленный вспышкой миг.
1983
Судьба — как лед, как лед — хрустальный скол,
Не уберечься от твоих пощечин,
Нет, мой бумажный череп слишком прочен,
Не то б он раскололся и расцвел.
И ночи одуряющий укол
Впивается и отпустить не хочет.
Дня больше нет, а есть движенье к ночи,
И мячик сердца: здравствуйте, футбол.
Отчаянье, отчаянье, провал.
И замок мой — холодная кровать.
Галлюцинаций угольная гарь...
Культяпкой в небе месяц помахал,
Он мог в чужие окна наблюдать
Чужое счастье — как цветной фонарь...
1983
* * *
Стенную сырость осень расписала —
Торжественный и траурный узор.
Ей тяжело забыть про летний вздор.
Она устала. От всего устала.
Дожди всё реже. Солнце заболело,
И по утрам на лужах корка льда.
И башня дома за углом налево
В туман осела… Может, от стыда?
Пинг-понг
в пионерском лагере
Белый шарик скок-скок, —
Два спортивных подростка
Забывчиво, долго и хлёстко
Направляют его. Щёлк.
Щёлк. В тишине под соснами, вечером, и
Может быть, с их вершин опускается сумрак и всё
Очертанья теряет свои.
Мир закручивает и несёт.
Белый шарик всё ещё виден.
Белый шарик: скок-скок.
6.02.84
В это
время
Именно в это время приходят дожди,
Именно в это время, когда, наконец,
Весна в свое право вступает,
Когда одиночество в грязном подъезде чихает,
А почки набухли, вернулись и грач, и скворец,
И так замечательно всё у тебя впереди…
Прежде, чем листьям родиться,
Белому снова разлиться,
Прежде, чем счастью раскрыться
Белым цветком на груди…
Именно в это время приходят дожди!
Голубиные яблоки на морозе…
Черные точки за белым забором…
Срываешь мякоть, кого-то привозят…
И ветки — записи разговоров…
Мы гуляем. Ворота открыты,
Можно выбежать, да не уехать.
И не голодный, а только битый,
Но вне забора для всех — помеха.
Поздний вечер. Окно в туалете…
Так понимаешь в одиннадцать лет,
Что если и нужен кому-то на свете,
То только Богу, которого нет.
Сонет.
(Письмо)
Я жду письма. Никто не пишет мне.
Который месяц пуст почтовый ящик.
По лестнице спускаюсь в тишине.
Спускаюсь к пустоте его блестящей.
Вновь под ногами ляжет лужи хруст…
Из дома выхожу, ища спасенья.
Март холоден и чист, и ящик пуст,
Весенним утром тронуты ступени.
Я жду письма. Никто не пишет мне.
Но вдруг… О наконец! Веселый, смелый
Взлетел в необозримой глубине
Сияющего неба голубь белый.
В лазури облака, антенны, крыши…
Как мог я говорить, что мне не пишут!
(из Райнера Марии Рильке)
Оно как дождь. Встает над морем
И движется в медлительном просторе
Навстречу вечерам, что с ним не спорят.
И к небу одинокому плывет,
И падает на город темный свод,
Дождем пропитан. Вдоль окон стекает,
По улицам, что повернулись к утру.
Когда ж в одной постели засыпают
Тела людей перед рассветом мутным,
Разочарованные близостью минутной,
И отчужденно закрывают веки.
Тогда ручьи объединяют реки.
(из Райнера Марии Рильке)
Кто бы ни был ты, но вечером из дома
Выходи, в нем комнаты пусты.
Последний, на краю пространства, дом, где все знакомо.
Кто бы ни был ты.
И, взгляд освободив от дряхлого порога,
Ты дерево увидишь пред собой.
Оно на фоне неба одиноко
Возникнет стройной, черною строкой.
И ты создашь свой мир, и он велик,
Он — точно слово, что в молчанье зреет.
Но только смысл душа понять сумеет —
Твой взгляд его отпустит в тот же миг.
Спящая
царевна
Журавли летят напевно,
Веют ветры сном.
Там за лесом спит царевна.
Тишина кругом.
Там за лесом дремлет солнце
В золотой норе,
И застыло веретенце
На ковре.
Спят деревья и не дышат,
Леший, тих и сед,
Прикорнул. Печали тише
Спящий в чаще след.
Ожиданье. По дороге
Едет. Едет ОН?!
Но молчит покой глубокий —
Это только сон.
Еврейская
мелодия
Метели тело билось за окном.
На чердаке забытый ветер выл.
В тумане белом плавал тихий дом.
Я дверь закрыл.
Сиял в морях садов Иерусалим,
И вечный ангел город осенил…
Фонарь, один над миром недвижим,
Рассказывал мне сказку и… забыл.
Сиял в морях садов Иерусалим.
* * *
Тополиный пух один
Не боится гибели,
Не боится смерти,
Радостно кружа,
И дождём подкошенный
В адской круговерти,
Ляжет он на землю,
Семечко прижав.
Он летит восторженный,
Чувствуя, наверное,
Как крепится облако,
Как удушлив зной,
И разносит легонький
Счастье безразмерное,
Кем-то успокоенный,
В час предгрозовой.
На
станции
На темной станции с бессмысленным названьем,
С туманным одиноким фонарём
Осталось наше теплое дыханье
И снега осторожное сверканье
В заворожённом воздухе ночном.
И, словно две испуганные тени, мы замерли,
Свой взгляд остановив
На снеге в ощущении паденья
В ночную бездну с именем любви.
Сонет.
(Рябина)
Как будто эта осень онемела —
Беззвучно пляшет утренний туман.
Рябина незаметно заалела,
В молчании сошедшая с ума.
И птица машет крыльями несмело,
Потерян звук, как будто талисман,
И листьями асфальт похолоделый,
Как бы узором золота, заткан.
И вот с утра в домах не гасят свет,
Беззвучно всюду бродит разговор,
И смысл его для каждого секрет.
Беззвучно открывает светофор
Беззвучному движению простор…
Мольба… и безразличие в ответ.
Кленовый
лист
Лист кленовый,
Желтый мазок в вышине…
Взмах и снова —
Вниз ко мне.
На повороте —
Как будто руками воздух обняв,
И беззаботен,
Еще не упав.
Огромной бабочкой, покинув лес —
Малиновым шлейфом в нежнейшей сини небес…
И вот лабиринты жилок
Уже видны на просвет,
И, как румянец жизни,
Оставшийся с краю зеленый цвет.
Рукою закрыл мне глаза,
Прохладен и строг.
По куртке погладил, шурша,
И на асфальте сиреневом лег.
Вновь, подхваченный ветром,
Повернулся в последний раз
И торжественным матовым пеплом
Погас.
23.09.87
На главную
Страницу Следующая
Предыдущая В
начало
